Владимирская православная гимназия продолжает проект "На Божественной страже".
Предлагаем вашему вниманию работу ученицы 8 класса Зверевой Христины, посвященную С.И. Фуделю.
* * *
Случается вдруг, что среди пасмурного хмурого неба, кажущегося бесконечным и унылым, проглянет на миг чистое голубое небо. И этого мгновенья хватает, чтобы душа вновь обрела спокойствие и тихую радость. Так и среди разноцветной толпы затеряется вдруг открытое и доверчивое сердце. Наткнувшись на сверкающую, но неприступную стену ослепленных своими богатствами и успехами лиц, растеряв свои небогатые силы, вскинет оно взор к небу. И может быть, в этот момент, случайно пролетавший мимо ангел, укажет ранимой душе открывающийся Путь.
Московская Бутырская тюрьма или «мёртвый дом» как называли её в те времена.
Слабенькие блики догорающего огарка свечи дрожат на сырой стене каземата, где нет ни одного хотя бы маленького окошка, кажется, что здесь нет ни единой живой души, и лишь прерывающееся дыхание заключенного, склонившегося с пером над табуретом, выдает присутствие человека.
Пять шагов туда, пять шагов обратно, нет больше места в маленькой комнатке, называемой изолятором. Изолятор-это кромешная тьма и безжалостный, неумолимый холод, пронизывающий до костей. Невозможно ни лежать, железные болты кровати свинцовыми пулями предательски впиваются в спину, ни стоять, ноги сразу коченеют на ледяном полу.Но страшнее всего была оглушающая тишина, в которой слышен стук собственного сердца. Кажется, что ты погребён заживо и эта тяжёлая тюремная дверь никогда не откроется. Помогали в такие моменты светлые воспоминания из далекого детства и вера, вера – хранить в себе невидимое, как величайшую видимую реальность.
… В удобной пролетке у ног отца сидит мальчик, кругом широкие калужские поля, встречные богомолки низко кланяются при встрече с ними, отец Иосиф им отвечает… Особый мир скита, дорожка из цветов у деревянной церкви, чистота монастырских келий, улыбающиеся глаза старца Иосифа, ученика и преемника Амвросия Оптинского, – таким было ощущение красоты мира. Его детские воспоминания и радости были неразрывно связаны с Оптиной пустынью, подарившие первое чувство родины. В памяти остались безоблачные летние дни, крестный ход вокруг монастыря и изумительное чувство праздника среди полей, под голубым небом и перезвоном монастырского благовеста. Есть особое чувство детского благополучия, когда “все хорошо” и “папа с мамой рядом”. В ту, первую поездку в Оптину, запомнилась дорога в Шамордино – Казанскую женскую монашескую общину, основанную стараниями оптинского старца преподобного Амвросия. Кто хоть раз побывал в его келье, посмотрел в его дивные по особенному выражению глаза, услышал его тихий, тихий голос, видел его радостную улыбку, не сходившую никогда с изможденного лица, тот уносил с собой то непередаваемое словами ощущение особой благодати.
«Иже Херувимы…» мальчик открывает глаза, как хорошо под сводами церкви! Как приятно пахнет ладан из кадила священника! Благодать!
– Ты не устал, Серёженька? – и ласково прищуренные глаза отца смотрят на сына.
– Нет, папа, мне так нравится пение клироса и служба! – ответил мальчик.
Стихиры поются сначала отдельно по клиросам, но вот монахи сходятся вместе, и тогда под своды возносится так легко и непобедимо торжествующая песнь: "Ему Одному служи!"
После службы отец выводит сына во дворик храма и усаживает на лавочку, вдохнуть ночной свежести, увидеть звездное небо— как не хочется уходить Сереже, как рвётся он обратно в храм, чтобы еще раз подняться на крепкой ладье к сводам церкви и к небесным звездам. Музыку и слова монастырского духовного пения воспринимает он как подлинную благодать, как «печать дара Духа Святого». В пятилетнем возрасте, весь мир, словно раскрытая книга доброй сказки с седобородыми старцами-волшебниками, где нет места злым колдунам, готовым отнять самое родное – семью и веру в добро. Никакая суровая реальность не могла зародить в наивной детской душе сомнения о безоблачной радости.
Будучи отроком, впервые попадает он в Бутырскую церковь. Его в первый раз взяли родители к заутрени на Пасху. Держа маму за руку, степенно ступает он ночью по длинным праздничным половикам, расстеленным в тюремных переходах, на душе так светло-светло и кажется, что весь мир ликует вместе с ним. Вот взгляд падает на небольшую икону “Взыскание погибших”, а в правом углу, там полумрак и высокое распятие с большой лампадой у лика Спасителя, арестанты. Мальчик впервые видит их. Измождённые, осунувшиеся лица страдальцев вызывают чувство смятения. Страшно ослабевшие, изможденные постом и болезнью, они по-детски радовались празднику. В годы беспощадного гонения и неумолимого преследования нашей матушки Церкви, они, не смотря ни на что, остались верны Ей!!! Знали они, что их ждёт. Знали, но не отступили, не предали нашу святую веру, остались верны ей. Ради любви к Богу, ради любви кближним, ради спасения будущих поколений, ради той несказанной чистоты и святости.
Но только сейчас, находясь в тюрьме в качестве заключённого, в полной мере пришло понимание, что с арестом наступает некое нравственное облегчение; вместо беспокойства, тревоги, напряжения – тайная радость, что всё как-то определилось, вошло в русло... И хотя впереди допрос, приговор и ссылка, в тюрьме можно укрепиться и укрепить других – тех, кто в этом нуждается. Вспоминаются слова духовного отца: «темницу бо, в нюже заворен бысть, прибежище благое принимай еси». Стоит лишь остановиться, побыть в тишине — и Господь постучится в сердце. Радуйся веры правыя крепкий поборниче. Радуйся, темницу молитвенным сиянием озаривый. Радуйся, во вратех смертных жизнодавцу хвалу воссылавый. Радуйся, скорбьми от любви Божия не разлучённый.
Гаснет слабый огонёк свечи, всё тише, неслышнее становится дыхание узника.
- Ты не устал, Серёженька? – слышится снова голос. И это голос, которому веришь, который сделался для нас Жизнью и вместе Путем, к этой Жизни.
